В этом тексте не может быть множества слов, так как это текст, сопровождающий выставку, но ни каким образом не определяющий её концептуально. Функция его состоит скорее в намеке и небольшом прояснении довольно туманного наименования. Вместе с тем, само построение фразы, ее семантическое и морфологическое содержание словно бы дают указание на некую автобиографическую составляющую. Однако, заявив, что выставка является автобиографической, я мог бы очутиться в тисках обывательской тенденции классифицировать, в рамках ограниченной банальности, не могущей заметить очевидного: не-автобиографических выставок не бывает.
Впрочем, зачем тогда нужен текст? Не достаточно ли одного наименования и коротких комментариев художника на вернисаже (если вообще до этого дойдет)? Нет, оказывается, недостаточно. Дело в том, что люди любят читать - они ошибочно полагают, что слова рассказывают больше и делают это яснее, чем картинки, изображения, любой визуальный ряд. Возможно, что так оно и есть, хотя для меня это кажется почти что парадоксом, особенно с учетом того, что я предпочитаю изображать предельно очевидные вещи и явления. В то же время я не смею обижать и смущать публику, потенциальных зрителей этой выставки своим пренебрежением текстом.
Кроме того, в названии мы видим некоего дедушку, - очевидно, родственника автора, к которому, он сам скорее всего и обращается, направляя внимание того на необходимость внесения в некий процесс каких-то изменений. Я согласен, что это достаточно интригующая фраза, не самая типичная (хотя сейчас типология наименований весьма расплывчата) для употребления её в качестве названия художественной выставки, и оттого считаю необходимым ее вкратце прояснить. В особенности, учитывая интерес зрителя к различным семейным историям и популярным формам говорения о них.
Итак, Федор Павлович Евдокимов - один из двух дедушек автора этой выставки, волею судьбы оказавший на него значительное, формообразующее влияние в детстве. Изображения, использованные в работах, составляющих экспозицию, являются архивными находками автора, почерпнутыми им из книг, некогда входивших в библиотеку обозначенного дедушки. Книги эти, в большинстве своем 1950-х - 1960-х годов издания, - научно-популярные, образовательные, технические, специальные. Изображения в них выполняли роль по большему счету маргиналий-пояснений, сопровождающих статьи. В силу весьма юного возраста, автор в ту пору неохотно читал большие объемы текста, зато пристальное внимание уделял данным маленьким рисуночкам и пояснительным фразам к ним.
Как нетрудно догадаться, таковой нарратив (как совокупность ясного, крайне объективного изображения и второстепенного по отношению к нему текста) стал во многом определяющим в дальнейшей художественной судьбе сильно повзрослевшего автора (то есть меня). До некоторой поры он выполнял поистине фундаментальную роль; в дальнейшем же все более редуцировался в маньеристический прием, - т.е. изживал себя, не предлагая взамен ничего иного. И вот автор, находящийся ныне в известного рода экзистенциальном замешательстве, как бы сетует, - дескать, дедушка, ты, находящийся давно на небесах, не мог бы предложить нам, в особенности мне, какого-то иного метаязыка? Не мог бы ты показать мне другую дорогу к морю означаемых? Ведь я не в силах пользоваться больше прежней.
Как мог заметить читатель этих слов, автор слукавил еще в самом их начале, заявив что не стоит тут ждать неуместного красноречия. Насколько возможно, он однако, старался держать себя в руках, не преступив черты, за которой обретается темный лес литературы. Но в той же степени непростым оказывается и путь следования принципу святой объективности в работе с изображением: раз от разу - то в нервном наклоне штриха, то в огрехе построения прямого угла, то в неочевидном цветовом нюансе, то в сомнительности текстуры - возьмет да и проявит себя эмоция, засветится обида, запульсирует древняя тоска. Мы оба - и я, и дедушка, - считаем все это не очень правильным, и в какой-то мере просто недопустимым. И оттого - делаем мы вывод - скорее всего, нужно что-то изменить. Без сомнения, нам очень нужно что-то изменить, дедушка.